Аукцион Christie’s. Русские торги
Лондон. Сенсационный топ-лот июньских торгов Christie’s.
Галерейное пространство Christie's
На июньских русских торгах Christie’s ценителей русского искусства ожидает сенсация. На аукцион выставлено полотно Ильи Репина «Парижское кафе» 1875 года — единственная из крупных и хрестоматийно известных картин художника, доныне остававшаяся в частном собрании. Нет, пожалуй, ни одного монографического труда о Репине, где она бы не упоминалась, — это главная работа художника того периода, когда он был пенсионером Академии художеств в Париже, своего рода аттестационный шедевр и одновременно свидетельство той восприимчивости и чуткости Репина к внешним художественным воздействиям, которая была свойственна ему всю жизнь.
В марте 1874 года художник писал критику Василию Стасову: «Я все это время особенно усердно и, кажется, плодотворно работал запоем: подмалевана целая картина и сделаны к ней почти все этюды с натуры. Что за прелесть парижские модели! Они позируют, как актеры; хотя они берут дорого (10 франков в день), но они стоят дороже! Я, однако же, увлекся ими и теперь с ужасом вижу, что у меня почти нет денег; не знаю, что будет дальше А между тем я ужасно заинтересован Парижем, его вкусом, грацией, легкостью, быстротой и этим глубоким изяществом в простоте. Особенно костюмы парижанок! Этого описать невозможно». Позднее Репину пришлось защищаться от нападок Крамского, который недоумевал: «Я одного не понимаю, как могло случиться, что Вы это писали? Я думал, что у вас сидит совершено окрепшее убеждение относительно главных положений искусства, его средств и специальная народная струна. <…> человек, у которого течет в жилах хохлацкая кровь, наиболее способен (потому что понимает этот без усилий) изображать тяжелый, крепкий и почти дикий организм, а уж никак не кокоток. <…> Вы еще не умеете говорить тем языком, каким все говорят, и потому Вы не можете обратить внимание французов на свои мысли, а только на свой язык, выражения». «Никогда, сколько мне помнится, я не давал клятву писать только дикие организмы, — отвечал Репин, — нет, я хочу писать всех, которые произведут на меня впечатление. <…> И даже насчет языка Вы ошибаетесь: язык, которым говорят все, мало интересен, напротив, язык оригинальный всегда замечается скорей, и пример есть чудесный: Маnet и все эмприсионалисты».
Действительно, влияние «эмприсионалистов», то есть импрессионистов, а прежде всего влияние Эдуара Мане в «Парижском кафе» очевидно. Но еще очевиднее то, что Репин, оказавшийся в Париже в тот момент, когда в русском искусстве закончился критический реализм и началась эпоха передвижничества, стал первым русским художником, у кого хватило смелости состязаться с тогдашними самыми прогрессивными (и отнюдь не поощряемыми) европейскими живописцами, используя все найденные ими к тому времени выразительные средства и добавив к ним собственный, уже вполне узнаваемый стиль и зоркость проницательного портретиста, умевшего несколькими штрихами создать выразительнейшую характеристику любого персонажа. Крамской и Стасов ждали от Репина «диких организмов», а он писал парижских кокоток!
Впрочем, эта картина — вовсе не про «их нравы», а прежде всего про живопись — где-то между «Ателье» Гюстава Курбе и последним шедевром Эдуара Мане «Бар в Фоли-Бержер». Колористическое великолепие черного в «Парижском кафе» — поклон русского юнца Диего Веласкесу, которому поклонялись и оба французских мастера («Я теперь мечтаю о Веласкесе и подумываю об Испании. Не знаю, удастся ли!..» — писал Репин Стасову). Когда художник начал работать над этой картиной, ему было 30 лет. Трудно поверить, что лишь за два года до этого были написаны «Бурлаки на Волге», а восемь лет спустя, в год смерти Мане, — «Крестный ход в Курской губернии».
То, что «Парижское кафе», все время находившееся в частных руках, выставлено на аукционные торги, следует считать событием исключительным. Эстимейт работы составляет 3–5 млн фунтов стерлингов.
