Места силы неофициального искусства Ленинграда. Часть 2. Сквоты 1980-х

«Артгид» продолжает исследование неофициального искусства Ленинграда. Во второй части — рассказ об «НЧ/ВЧ» и других сквотах 1980-х, неофициальных и неформальных «точках сборки» ленинградского искусства незадолго до перестройки.

Пригласительный билет в клуб «НЧ/ВЧ». Конец 1980-х. Архив Игоря Хадикова

Ленинградские сквоты начали появляться стихийно в 1980-х. Частично они были обязаны своим появлением программе капитального ремонта зданий центральных районов Ленинграда и расселения коммунальных квартир, в ходе которой жильцов выселяли, а дома консервировали на долгие годы. Частично — тому, что деятели андерграунда «для галочки» устраивались на работу дворниками или сторожами, чтобы одновременно избежать уголовного преследования по обвинению в тунеядстве и получить служебную жилплощадь, а там уже перетаскивали к себе всех друзей и начинали захватывать соседние пустующие комнаты и квартиры — зачастую очень даже завидные площади в исторических зданиях в центре Ленинграда. Впрочем, жилье можно было захватывать и без повода.

«Сквот — это самовольно захваченное жилье. В 1980-х пустующих домов в центре города хватало. Их было столько, что сквоттеры привередничали. Подолгу выбирали: будут они жить в апартаментах какого-нибудь великого князя или в здании с окнами на Дворцовую площадь? Или лучше поселиться на набережной и по утрам смотреть на Неву?

Чтобы поселиться в сквоте, подготовки не нужно: иди и поселяйся. Приятели бродили по городу, выпивали по рюмке коньяку в попадающихся кафешках, задирали головы к верхним этажам. Нужно было найти разбитые окна: ведь если окна разбиты, значит, дом пустует, никто же не станет жить в квартире без стекол в окнах, правда?

Когда подходящая квартира найдена, нужно выломать дверь и поставить новую, с замком. После этого сквоттеры расползались по захваченной территории. Осматривались. Обживались. Пару недель они смотрели: как среагируют на захват соседи и милиция. Если реагировали недружелюбно, они просто искали новое помещение. Если всем было наплевать, можно было начинать ремонт.

В 1920-х аристократические апартаменты перегораживали, приспосабливали под коммуналки.

Спустя полвека сквоттеры выламывали лишние перекрытия и восстанавливали историческую планировку.

В пустующих квартирах оставалась брошенная антикварная мебель. Двери часто были старинные, дубовые, с тонкой резьбой. На полу валялись дореволюционные фото прежних жильцов. На потолках сохранялась лепнина, а в комнатах — камины.

Сквоттеры подключались к ближайшей линии электропередач, проводили себе телефон, газ и воду. В общем, устраивались»^[1].

Художник Инал Савченков вспоминает:

«Центр Питера уже в тот период 1983 года полностью подлежал капитальному ремонту, и многие квартиры, шикарные по площади и отделке, пустовали, и художники имели возможность занимать их под мастерские, а в какой-то период устраивали акции неографитизма и расписывали брошенные и пустующие помещения. Мы ходили по заброшенным домам и вставляли спички в косяк. Если спички оставались нетронутыми в течение недели, то мы просто выламывали дверь и въезжали в помещение. Мы захватывали себе мастерские по 500 метров»^[2].

Один из первых (но не самый первый) сквот создал Тимур Новиков на Шпалерной улице — в историческом центре Ленинграда (надо сказать, до этого у Тимура был еще более шикарный сквот — в помещении церкви). Там у него образовалась законная комната: «В 1982 году Новикову дали комнату на Шпалерной улице, 24. Почти сразу коммуналку стали расселять. Вскоре Новиков оказался единственным владельцем громадной квартиры, длиной в целый этаж. Там он устроил первую частную галерею в Ленинграде. Галерея получила название АССА. Просуществовала она с 1982 по 1988 год»^[3].

И тут начиналась настоящая жизнь. Это было не просто привезти на один день и выставить на квартирной выставке вымученные на коммунальной кухне запрещенные картины, а на следующий день увезти, прячась от КГБ, — это была развеселая жизнь. Как произведение искусства 24 часа в сутки: хочешь — пиши холсты, хочешь — танцуй, хочешь — кури марихуану, хочешь — философствуй, никто не помешает. Уже не посетители, озираясь, приходили по тайным приглашениям в назначенное время — наоборот, приходили веселые друзья-подруги в любое время суток и принимали участие в разгуляе, а то и оставались жить в такой странной, но интересной коммуне.
«В галерее АССА на продавленном диване могли в рядок сидеть все самые главные художники конца столетия, все звезды рок-н-ролла и все звезды музыки техно, несколько театральных режиссеров, парочка будущих кутюрье, плюс все самые красивые девушки города. Диванчик был тесный, но места на нем хватило всем»^[4]. Искусство перестало быть предметом выставки, на которую приглашали, и стало неотъемлемой частью антуража.

А времена были такие, что нельзя было назвать все происходящее полным андерграундом: даже до Горбачева, еще во времена «пятилетки в три гроба», андерграунд начал выходить на поверхность, а уж после 1985 года и вовсе расцвел махровым цветом. В коммуны художников стали приходить и чиновники по работе с молодежью, и люди из официальной творческой среды. Например, Сергей Соловьев — кинорежиссер, по итогам знакомства со сквоттерами-художниками и музыкантами сделавший культовый фильм «Асса».

«Именно в квартире Тимура Новикова с Африкой и познакомился Сергей Соловьев. Побродив по комнатам, поболтав с художниками, столичный режиссер заявил:
— Все! Все, что я здесь вижу, нужно перевезти в Крым и вставить в мою картину! И вот этот стол, и вот этот стульчик! Все это должно быть в моем фильме!

На главную роль Соловьев утвердил Африку. Для парня момент был достаточно трудным. Милиция поставила ультиматум: или в течение двух недель гражданин Бугаев устраивается на работу, или… в общем, лучше было устроиться. <…> Саундтрек к фильму записывался в студии “Мосфильм”. Не в конспиративной конуре, а в роскошной студии, нашпигованной самой современной звукозаписывающей аппаратурой в стране. Фильм нашпигован их словечками, шутками, картинами, мультфильмами, музыкой, стилем одежды и манерой поведения. Страна внимательно осмотрела то, что вышло. И полюбила этих странных парней»^[5].

Захваты сквотов стали мейнстримом 1980-х. Полностью или частично расселенных домов в центре Петербурга — бесхозных исторических зданий с четырехметровыми потолками, с лепниной и расписными стенами, с газетами из середины XIX века под обоями, с великолепными видами из всех помещений, включая туалет, — было более чем достаточно (скажем по секрету, имеются они и по сей день), и заселить их требовало минимальных усилий. Так появлялись сквоты, продержавшиеся много лет и ставшие легендами ленинградского андерграунда. Они не были ночлежкой каких-то бомжей-маргиналов, а становились художественными мастерскими и репетиционными студия, в них проходили концерты и самые безбашенные вечеринки. Стоит заметить, что культура сквотов появилась постепенно — выросла из «наших, своих» квартир, «вписок» и «флэтов», где начиная с 1970-х проводились и квартирные выставки и собирались художники, а также разнообразные неформалы: «В течение 1980-х годов наиболее известными “нехорошими квартирами” прослыли: квартира Александра Липницкого, использовавшаяся под концерты, знаменитая металлорокерская квартира Димы Саббата, где практиковались “вписки” отдельных представителей системного люда. И, к примеру, квартира поэта Олега Григорьева. Или тех же художников, Олега Котельникова и Евгения Юфита, находившаяся буквально через двор на улице Марата. И Кирилла Миллера на Бронницкой, где годами собиралась всяческая разношерстная молодежь и вольнодумцы»^[6]. Важно, что здесь не было цехового деления: художники, поэты и музыканты, хиппи и панки, профессионалы и бродячие интеллектуалы-самородки за неимением лучшей доли вместе дружно вили гнезда.

Одним из главных гнезд, пожалуй, был «клуб НЧ/ВЧ» на улице Каляева, ныне Захарьевская, 5. Адрес был, конечно, эпатажный: бок о бок с легендарным «Большим домом», то есть Ленинградским управлением КГБ («На улице Каляева стоит прекрасный дом: войдешь туда ребенком, а выйдешь стариком»). Сквот появился в 1986 году и с тех пор переезжал несколько раз — по той же улице, в ближайшие дома, до ранних 1990-х. Тут нужно понимать дух времени: только-только началась перестройка и власти стали проявлять интерес к неформальной молодежи. И неожиданно им под руку вынырнул человек по имени Олег Михайлович Сумароков — уже довольно пожилой господин весьма респектабельной наружности, но на самом деле совершенно безбашенный. Ранее он принимал активное участие в деятельности Ленинградского рок-клуба — а теперь почуял еще большую вольницу. Немолодой, обросший взрослыми детьми (такими же панками, как он сам) граф Сумароков, Олег Михайлович — звали его между собой Папа ОМ — был фанатом группы «AC/DC», потому заброшенное здание на Каляева он назвал «НЧ/ВЧ» — и сумел сделать название официальным. Он действительно пробил у Комитета по делам молодежи охранную грамоту на все «культурные мероприятия» по данному адресу, которая действовала несколько лет. Каковы были на самом деле намерения графа Сумарокова — никто не знает. Тем не менее сквот был официально зарегистрирован Управлением культуры как Музыкально-художественное любительское объединение «Низкие частоты / высокие частоты»! В «НЧ/ВЧ» собирались музыканты, в том числе те, кого не сразу принимал великий и потому уже привередливый Ленинградский рок-клуб: там были репетиционные точки групп «АукцЫон», «Выход», «Ноль», «Время любить» и «Автоматические удовлетворители». Там тусовались художники — все, кому было не лень. Некрореалисты, «Новые художники» — будущие неоакадемисты, учитель тех и других Борис (Боб) Кошелохов, Инал Савченков, Сергей Бугаев-Африка и множество других. А еще какие-то кришнаиты, эзотерики и черт знает кто.

Олегу Михайловичу вообще нравилось выступать официальным лицом, и он постоянно капал на мозги районной администрации и Комитету по делам молодежи, все время ходил туда с какими-то очередными невообразимыми бумагами. По свидетельству Игоря Хадикова, Сумарокову удавалось выбивать даже самые смехотворные льготы: когда тот пытался выпросить у городских властей установку стационарного телефона в «НЧ/ВЧ», ему отказали (ну какой стационарный телефон для сомнительной молодежной организации в здании под снос?), но взамен выдали на административную деятельность десять рублей двухкопеечными монетами (это был огромный мешок монет), чтобы звонить по административным делам с телефона-автомата. И он звонил, и с уличного телефона-автомата пробивал бюрократические препоны.

«В рушащемся неотапливаемом здании жили сотни людей: джанки, первые кришнаиты, авангардные фотографы, рок-звезды, которые не умели играть на своих инструментах, безумные художники-мультипликаторы и толпы просто гребнястых подонков. Здесь же обосновался и первый русский панк Андрей Панов, больше известный под кличкой Свин»^[7].

Но главное, что невозможно восстановить-зафиксировать какие-то точные даты, например, вернисажей в этом пространстве: конкретных событий не было. Вся жизнь была событием, что-то происходило все время.

Переход от точечных событий (выставка, на которую положили кучу сил ради одного вернисажа) к образу жизни (на который вообще не тратят сил) совпал с переходом от единичных выставок в чужих квартирах к «местам силы», где сам быт, повседневность становились произведением искусства. Неудивительно, что сквоттерская жизнь довольно скоро стала приобретать формат перманентной вечеринки, и главными героями стали музыканты: прежде всего, рейверы. Художественная жизнь приняла на себя роль скорее оформительскую и сопровождающую. Мастерские художников превратились в нечто вроде чилаутов для тех, кто устал от танцев, — но в те времена нельзя было устать от танцев больше, чем на десять минут. Через десять минут танцующие уже куда-то перемещались.

Новой главной точкой стал сквот на Фонтанке, 145 (1988–1991). Туда перебрались все те же: «Новые художники», рок- и рейв-музыканты, диджеи. Это был первый взлет электронной музыки в Петербурге (и вообще в России). Заброшенный дом превратился в огромный рейв-клуб, вечеринки стали перманентными. Художественный процесс, впрочем, тоже происходил в полной гармонии с житейским. Вспоминает берлинский куратор Ханнелоре Фобо: «На четвертом этаже углового дома по адресу набережная Фонтанки 145, в квартире № 31, находилось ателье Евгения Козлова “РУССКОЕЕ ПОЛЕЕ”; на третьем жили Юрис Лесник, режиссер и кинооператор прославленного “Пиратского телевидения”, и художник Иван Мовсесян, который организовал первую и вторую выставки на Дворцовом мосту в 1990 и 1991 годах. К ним присоединился Георгий Гурьянов — таким образом получился известный “Бой-клуб”. В соседнем доме справа, который по странному стечению обстоятельств тоже имеет номер 145, на третьем этаже слева располагался знаменитый “Танцпол” Алексея и Андрея Хаасов — первый частный техно-клуб в России. Георгий Гурьянов переехал в квартиру напротив “Танцпола” и открыл свою личную мастерскую. Во дворе этого же дома появилась мастерская художника Александра Николаева, известного под именем Захар. На втором этаже справа находилась студия Олега Купцова, Георгия Малышева и Виктора Снесаря из группы “Депрессионисты”, которые позднее создали на шестом этаже в угловом доме 145 свою галерею, куда переехал Виктор Снесарь. Кроме того, там же временно находилась фотостудия Эдуарда Странадко, друга Виктора»^[8].

История ленинградских сквотов продолжается еще долго: попытки захвата нежилых помещений будут и в 1990-е, и в новом веке. Однако поколение восьмидесятников было настолько растворено в тусовке, и прежде всего в тусовке техно-музыкальной, что именно в аспекте сквотов предстает поколением рейва, вечеринок и танцев. Что, впрочем, не мешало художникам активно работать и выставляться — «Новые художники», самое яркое явление рубежа 1980–1990-х, возможно, без танцев и не возникли бы. Время было веселое; однако впереди маячило время новое, тоже веселое, но и голодное — 1990-е. 1980-е были преждевременной тризной по еще трепыхавшемуся СССР; дальше следовал великий пост, который мы будем исследовать в следующем материале.

Сквот «НЧ/ВЧ» просуществовал до начала 1990-х. Олег Михайлович Сумароков (Папа ОМ) умер в середине 1990-х. Его уникальная коллекция («Сокровища графа Сумарокова») передана в Отдел консервации документов Российской национальной библиотеки и хранится там на голом энтузиазме сотрудников отдела. В коллекции — множество уникальных работ художников «НЧ/ВЧ», например, ранняя живопись некрореалиста Евгения Юфита (Юфит не занимался живописью никогда, кроме самого раннего периода) и множество других малоизвестных вещей, которые еще ждут своих исследователей.